| crossover time

[tomislawa]

Высказала вчера мысль, что написание текстов — это как татуировки, сделал одну, хочешь вторую, и дальше по счету. Закончила я макси, но дабы потренироваться, решила попробовать внезапную для себя идею — выполнить кроссоверные зарисовки. И не обычные, а мрачные в разной степени понимания этого определения. Попробую описать, чего же я хочу от вас и предлагаю взамен от себя =)

1. В заявке должен быть пейринг, участники которого принадлежат разным канонам(написать какой, особенно, если не очевидно). Неплохо, если укажите вид предполагаемых взаимоотношений (фем - сразу нет, если что).
2. Описать основные пожелания: возможно, определенный сюжет, жанр или момент, который должен быть упомянут; либо ассоциации ( слова/цитата, цвета, музыка, фото и т.п.). Не факт, что получится использовать всё, либо наоборот даст лучшее представление о тексте.
3. Рейтинг рассматриваю, в основном относительно кровавости.
4. К заявкам принимаются любые персонажи сериалов, книг, фильмов и т.д. Главное и логичное условие, чтобы они, как и канон, были для меня хорошо знакомы.
5. По итогам выполнения хорошо бы получить честное мнение, но это уже по факту и желанию ))
6. Вопросы можно задавать и уточнять. Пока идея свежа, надеюсь на вашу активность, прячнички.

п.с. никто? точно? ну ок || Ссылка на сборную соляночку на ФБ

1) по заявке -Anhen-

Зелена/Локи - "Переплетённые"

Зелена/Локи - "Переплетённые"
Песня под настроение: Lacuna Coil – Entwined

— Играть со мной надумала, ведьма? — яростно прошипел Локи, больно схватив Зелену за лицо. В тот же момент все ее иллюзорные копии испарились. — Забыла, кто перед тобой?
— Умерь свой пыл, асгардец, — произнесла она в ответ. В глазах опасно блеснул грозный огонек.
— А то что? Превратишь меня в одного из своих крылатых монстров? — насмешливо спросил Локи. Но хватку ослабил, а после и вовсе провел по ее изумрудного цвета щеке кончиками длинных, холодных пальцев. — Чёрт знает, почему меня так тянет к тебе, — задумчиво произнес он, скользя ледяными глазами по лицу огненноволосой ведьмы.
— Грязь к грязи прилипает, — ухмыльнувшись, ответила Зелена.
Хлесткий удар по лицу.
— Ведьма не ровня богу, так что имей уважение, когда говоришь со мной, — прошептал он, касаясь уха. Его дыхание обжигало. А тон леденил.
А затем поцелуй. Грубый, жадный, с соленым привкусом крови.
— Сделаешь так еще раз — я вырву твое сердце и скормлю летучим обезьянам, — предостерегла Зелена. Кулон на ее шее загорелся ярче от стремившейся вырваться из него силы.
— Что именно? Ударю? Или поцелую? — нагловато ухмыляясь, спросил Локи, обведя большим пальцем контур ее губ.
— Втянешь меня в свои безумные божковые интриги, — недовольно выпалила Зелена, отходя, наконец, от него на несколько шагов.
— Поверь мне, Зелена, они не более безумны, чем твои собственные, — самодовольно парировал Локи.
Не отношения.
Патология.
Разрушительное отклонение от того, что каждый из них видел для себя приемлемым.
Эгоисты, в душе каждого из которых живет лишь отвергнутое дитя, недолюбленное кровной матерью чадо, что теперь не умеет любить.
Аномальная привязанность двух родственных душ, что смогли разглядеть отражения собственных страхов друг в друге. Дефектные чувства, что другие сторонним взглядом могли ложно признать за любовь. Только это было сильнее. И больнее порой. В том и крылась та самая суть, что держала их долгие годы так тесно, не давая уйти навсегда.
Локи помнил, как впервые увидел Зелену — странную рыжеволосую девчонку, что сидела одна на поляне в лесу и едва уловимым мановением руки управляла изумрудного цвета огнями. Как в зеленой дымке переносилась с места на место, не сделав ни шага. Как кружила вокруг себя листья, поднимала огромный булыжник и внезапно роняла, как мячик. Как довольная улыбка появлялась на ее миловидном лице. Ее сила завораживала и будоражила юного принца Асгарда.
Он сбежал из дома через тайный проход между мирами, о котором никто не ведал. Он опять в порыве детских обид сам не знал, куда хочет отправиться, чтобы скрыться от назойливой охраны и следящих за каждым его движением зорких глаз. Всё равно те метались вокруг его шумного братца, что так жаждал внимания всех. Только Локи предпочитал оставаться один и исследовать мир за пределом детских покоев и длиннющих коридоров дворца.
Изумрудный мир встретил его насыщенной зеленью всех оттенков. Но глаза той девчонки, как и те огоньки, что кружили вокруг нее юркими светлячками, были самыми яркими для него. Локи впервые видел магию за пределами Асгарда, похожую на его собственную. И впервые ему захотелось не быть одному.
Локи захотел поделить мир с рыжеволосой девчонкой. Пусть пока лишь свой собственный.
— Я — Локи из Асгарда, — представился он, набравшись храбрости покинуть свой тайный пост за одним из деревьев.
— Зелена, — услышал он в ответ. — И скоро я буду править страной Оз.
В тот момент Локи знал, что с Зеленой они и вправду разделят мир. И даже, возможно, не один.
Их магии сложно было противостоять. Их общая цель и прочно окутавшее безумство в стремлении забрать то, чего они были лишены не по праву, служили им лучше всякой армии.
Они заботились лишь о себе. И еще больше друг о друге, хоть и под страхом казни не признали бы это. Их мощь и их силы губили всех тех, кто пытался им противостоять. Вместе они ставили людей на колени. А если надо и отсекали тем головы в назидание прочим. И ради забавы, в общем-то, тоже.
Два непризнанных в прошлом правителя, отвернулись от законов, что когда-то отняли у них право на власть. Власть творили они, подчинив для начала изумрудный Оз, а затем и великий Асгард.
Страсть их питалась страхом и болью. Магия крепла, и крепло безумство. Крепла связь, что порой так пугала. Локи тянуло к Зелене. Впрочем, она отвечала взаимным порывом. Хрупкие, шаткие стены окрепшей недолюбви рушились проще и гораздо быстрее, чем прочные стены обоих миров, где они восседали на троне.
Союзники.
Любовники.
Тонкая грань, призрачная материя. Нелепый недостаток.
Любить нельзя.
Нельзя не любить.
Но можно скрывать те ошибочные чувства, что способны сломать их, отвлечь от того, что они рука об руку достигали. Стараясь за грубостью, грязными шутками и расстоянием спрятаться от наваждения, подавить губительную тягу друг к другу. Даже в этом они доходили до совершенных пределов.
— Твое предательство могло стоить мне жизни, Зелена, — признался Локи, вновь сократив расстояние между ними до непозволительно близкого.
— Я просто устала от парной игры, нам надо поставить точку. Мы знали, что это не будет длиться вечно. Цели достигнуты. Мы уже не те, что были при первой встрече, — ответила ведьма, закрывая блаженно глаза, лишь стоило Локи провести по ее шее рукой.
— Почему бы тогда просто не сообщить о своем желании? Зачем ты послала своего крылатого уродца с предупреждением? Ты испортила мне всю забаву. Я лишь надеялся побеседовать с Румпельштильцхеном, трикстер против трикстера. Хотел преподнести тебе подарок, ты ведь давно жаждала этот странный Зачарованый Лес в свое безраздельное пользование, — Локи аккуратно подвинул ее рыжие локоны и провел кончиком языка по бьющейся жилке на шее.
— Разве мы еще не наигрались с мирами? — не сопротивляясь его ласкам, спросила Зелена.
— Нет, моя изумрудная ведьма. Каждый хочет править миром, но лишь нам с тобой уготована подобная судьба.

2)

Эмма Свон/Пол Спектр - "Спектры разума"

Эмма Свон/Пол Спект - "Спектры разума"
Для настроения: Broken Iris – Colorful Mind

Пол Спектр абсолютно точно не принадлежал к типажу мужчин, которых Эмма Свон предпочитала видеть в своей жизни. И уж тем более в своей постели. Дело даже не в том, что Пол Спектр был женат. Или выглядел, говорил и вел себя до умопомрачения правильно. Дело в том, что в отличие от прочих мужчин, что предпочитали копаться у нее под юбкой, Пол с доскональной тщательностью копался в ее голове. Даже это он делал тошнотворно правильно, будто с полным набором столовых приборов на званом обеде. Разбирая и обсасывая каждую косточку, каждый кусочек. Голова Эммы Свон была сладкой конфеткой для падкого на трудные в своей практике случаи Пола Спектра.
Сирота, протаскавшаяся всё короткое детство по приютам и сменявшим друг друга с космической скоростью приемным семьям. Извращенец отчим в шестнадцать, почти удавшаяся попытка изнасилования. Убийство, пусть и самозащита, но тот мерзкий слизняк заслужил. Колония для несовершеннолетних — правда, уже за грабеж. А потом снова — за угон автомобиля. Ранняя беременность, заставшая всё в той же злополучной колонии. Отказ от ребенка, а следом мучительное раскаяние, что жизнь полетела к чертям.
Но после дождя всегда появляется солнце. Так и в жизнь Эммы Свон ворвалась работа в полиции. Могла ли она когда-то подумать? Не сразу, конечно, но к тридцати двум годам она дослужилась до младшего инспектора.
Только вот тучи опять поглотили светившие ясно лучи.
Память защищает, подавляет то, что хочется забыть. Но отголоски пугают, отбирая сон. Черная маска на лице. Черная одежда. Черная ночь за окном. Да и едва ли можно вглядеться, когда крепкие руки сжимают твое горло, перекрывая приток кислорода. Темнота перед глазами расплывается радужными пятнами — естественное последствие. Эмма брыкается, отчаянно лупит руками по враждебным плечам. Но тот будто вовсе не замечает попытки отбиться, продолжая сдавливать шею в ожидании финального акта. А может, только кажется, что Эмма пытается дать отпор. Шум в ушах, легкие отчаянно горят без воздуха, металлический привкус крови в горле. Да и тело того, что в маске, налегает сверху, как бетонная плита. Или тяжелое надгробие, которое обязательно поставят возле свежезарытой могилы, если Эмма всё-таки сдастся.
Резкий свет фар врывается через окно, и смертельная хватка ослабевает. Только Эмма едва ли способна сделать хоть вдох. Тщетные попытки, скорее остатки рефлекса, чем осознанный порыв насытить изголодавшееся по кислороду тело. Слишком больно и трудно. Нет сил и почему-то желания. Уж лучше б закончил, что начал. Невозможно терпеть, словно Эмма глотает раскаленные гвозди.
Спасает забвение, на смену которого приходит чей-то встревоженный голос, затем теплые прикосновения и, кажется, шум полицейской сирены.
— Тот мужчина, что напал на вас дома, его образ преследует вас во сне, — тихим, предельно правильным голосом говорит Пол Спектр, проигрывая в голове Эммы ту ночь, как на повторе. Нога на ногу, ласковый взгляд из-под широких бровей. — Но вы настолько поддались пагубному влиянию не сумевшей стабилизироваться психики, своему страху, который воздействует на вас, Эмма, что вы перестали отличать сон от реальности, — подводит он итог, касаясь ее прохладной ладони. Эмма смотрит с сомнением — никогда раньше Пол не пытался проделать подобное. Ей, однако, приятно.
— Из-за него я выстрелила в совершенно невиновного человека, приняв его за того психа, — виновато признается Эмма, глядя Полу прямо в глаза. — Я верила в то, что это был он. Но я хочу его поймать, остановить. Я единственная из его жертв, что смогла спастись, да и то лишь потому, что его спугнули вовремя. Другим женщинам не повезло. И теперь они мертвы. Я не должна зависать в четырёх стенах вашего кабинета. Разве вы не понимаете, что мой долг избавиться от этого монстра? — Эмма поднимает глаза и видит ответ. Да, он ее понимает. С первых минут, едва успел начаться сеанс. Ковыряние у себя в голове она не любила. Но правильный Пол Спектр смог понять ее, такую неправильную Эмму Свон, с ее поколебавшимся миром.
Две недели Пол Спектр с пристрастием копается в ее голове, изучая каждый тесный уголок. Извлекает наружу ее страхи и слабости. Болезненное прошлое и не такое уж светлое настоящее. Препарирует ее изможденную кошмарами явь, разбирая ту на крохотные части, чтоб собрать воедино без былого налета проржавевших от страха эмоций и мыслей. Уязвимые точки в ее надломившемся мире Пол старался нейтрализовать, вселяя в Эмму новую волну уверенности в своих силах. День за днем, сеанс за сеансом Пол усердно восстанавливал ее сдувшееся чувство защищенности. И уже не его до отвращения правильные, сугубо профессиональные, но лишенные элементарных человеческих эмоций доводы и речи заставляли Эмму воспрянуть. Он нашел к ней особый подход. Не пытаясь насильно забраться ей в голову, Пол сумел стать для Эммы не просто навязанной помощью, а опорой и другом, на кого та могла неожиданно для себя положиться. В чье плечо захотелось поплакать. Пол не брал ее красочный разум на абордаж, он вошел туда гостем. Как вошел и к ней в дом, а затем и в постель.
И, конечно, Пол Спектр абсолютно не был тем типом мужчин, что Эмма Свон впускала в свою жизнь. Но Пол хотел стать для нее исключением. А Эмма любила нарушать правила.
Изучив досконально все подробности и изъяны в ее голове, Пол умело справлялся и с нежным телом, что податливо отзывалось на его ласки. Он прогнал из нее все страхи, показал, что теперь ей не стоит бояться. Эмма вверила Полу себя, раскрываясь, что прежде не могла допустить, воздвигая на чувствах защитные стены.
Пол пробился, достиг своей цели. Только этим и жил с той минуты, когда в спешке спасался бегством, чтобы выждать второго шанса. И вот Эмма как на ладони, а в глазах у нее Пол читает покой и доверие, и причина тому лишь он.
Сам сломал ее. Сам и исправил. Дабы точно закончить, что начал.
Темная повязка на ее глазах. Красные ленты на запястьях привязаны к изголовью кровати. На губах у нее лукавая улыбка, тело трепещет в ожидании его следующего шага.
— Пол, не дразни меня, — шепчет Эмма.
— Еще пара секунд и приступим, — обещает он.
— Ты еще не разделся? Так нечестно, — игриво дуется она.
— Мир вообще несправедлив, Эмма, — серьезно произносит Пол и смыкает на хрупкой шее сильные руки, облаченные в латекс перчаток.
Хорошо бы кожа к коже, чтобы чувствовать ее ближе, интимней. Забирать ее жизнь — удовольствие лучше, чем секс.
В этот раз он уйдет победителем, завершив свой едва не потерянный лучший шедевр — алебастровая кожа, где его пальцы оставили след — тот пока еще не заметен, но, как бусины спелых вишен, обовьёт ее тонкую шею к приходу полиции. Алые губы, как нежный мазок на лице, неплотно сомкнулись после отнятого последнего вздоха. Длинные нити ресниц на закрывшихся навечно глазах.
Прядь белокурых волос на память Пол отправляет в нагрудный карман, и одинокая предательская слеза всё же катится по его небритой щеке.
— Ты была для меня особенной, Эмма Свон. Я буду скучать…

3)

Киллиан Джонс/Икабод Крэйн - "Мы сели на мель, опускай паруса"

Киллиан Джонс/Икабод Крэйн - "Мы сели на мель, опускай паруса"
Для настроения: Emery – In Shallow Seas We Sail

Киллиан бежал, прижимая руку к правому боку. Кровь проступала сквозь онемевающие пальцы, которые служили смехотворной преградой на ее пути. Впрочем, бежал – сильно сказано. Киллиан, старательно передвигал заплетавшиеся ноги, периодически облокачиваясь на покрывшиеся копотью стены домов. Шершавая поверхность давно начавшего крошиться кирпича обдирала кожу сквозь тонкую ткань рубашки.
Правая сторона рубахи уже заметно потяжелела под весом впитавшейся в нее крови. Благо, что чёрная (других цветов Киллиан, казалось, не носил уже долгие-долгие годы), не так заметно. В белой бы он так далеко не ушёл – пусть продирался он и через трущобы, но при виде человека, готового отдать концы, многие бы помогли ему в столь бесславном отходе в мир иной в надежде поживиться тем, что звенело в его карманах.
Капля за каплей, становившимися с каждым разом всё крупнее, Киллиан оставлял за собой багровую дорожку. Даже сквозь сгустившийся смрад ему казалось, что он чувствует металлический запах крови. Возможно, надеялся Киллиан, в подобном месте кровавый след и не выдаст его с потрохами – в нищенском квартале, смахивающим видом и, что ужаснее, запахом на отхожее место, кровь разве что не лилась по улицам рекой. Коровья и свиная из лавок мясников, что излюбовали для себя место в этой дыре, где можно было расположиться едва ли не за бесплатно, даже не взирая на пресквернейшие условия. Встречалась нередко и человеческая. Правда, тут дело уже не в мясниках, если только другого рода. Такие мясники шкуру живьем сдерут, оставив на дороге кости и вот такие же алые лужицы.
Шаги преследователей больше не вклинивались в разнообразный шум и общий гомон голосов людского сброда, словно крысы шныряющего по погрязшим в слякоти и прочем дерьме улочкам. Однако на душе Киллиана от этого ни на секунду не становилось легче. Он затылком ощущал на себе пристальный взгляд, следивший за каждым его передвижением. Конечно, оглядываясь при возможности, Киллиан не выделял в серой толпе ярких пятен «красномундирников», но интуиция порой гораздо четче воспринимает действительность. Может, молоденькие солдаты, отданные капитану Крэйну в подчинение, и не способны были выследить его, даже серьезно раненного. Но сам Крэйн был лучшей королевской ищейкой. И Киллиан был тому свидетелем вот уж более трех лет.

Их первую встречу Джонс помнит так, словно та произошла вчера. Киллиан по обыкновению высадился на берег, предусмотрительно заменив крюк на обычный протез руки в кожаной перчатке. Калек, особенно среди портовых рабочих и моряков, встречалось не так уж и мало – отсутствующая рука, глаз или даже нога были вполне нередкой травмой для работяг и тех, кто не перекладывал с места на место в душных конторах бумажки. В лицо Киллиана никто не знал, чем он и пользовался, когда команда совершала короткие вылазки на сушу: пополнить запасы, выменять кое-что из украденного или же сразу продать (особенно, если дело касалось заранее обговоренной вещицы, Крюк и таким не брезговал, принимая «заказы» через мистера Сми), а после потискать в тавернах девок и прополоскать горло каким-нибудь ядреным пойлом.
В одну из таких вылазок Киллиан решил наведаться не в привычную портовую пивнушку, а для разнообразия сходить в заведение сортом повыше – позволить себе он мог и не такое.
Количество посетителей было довольно скудное. В основном «красные мундиры», которые что-то громогласно отмечали за своим столом. Как позже выяснилось из тоста уже изрядно надравшегося солдата, пили они за здоровье своего капитана – Икабода Крэйна. Забавно, но о его репутации ходили слухи даже на море, хотя Крюк и не особо следил за тем, что его ни коим разом не касалось. Но капитан Крэйн для своего возраста (на вид ему было слегка за тридцать) успел заметно прославиться на службе у короля – как в борьбе с неугомонными и вечно недовольными шотландцами, так и в сыскной деятельности. Капитан Крэйн не терпел поражений, был почти патологически предан короне и с остервенением хватался за возложенные на него миссии. Он был непревзойденным стрелком, превосходным стратегом, и на зубок знал все тонкости и хитрости военного дела. Крэйна называли личной ищейкой Его Величества, и Джонс даже не сомневался, что с королем Икабод был на весьма короткой ноге.
Случайно встретившись с ним взглядом, Киллиан слегка кивнул головой в знак приветствия, не смотря на то, что представлены друг другу они не были. Аристократичное лицо Икабода привлекало к себе внимание: четкая линия подбородка (хоть и спрятанного под аккуратно подстриженной бородой), длинноватый нос, узкие губы, ярко выраженные скулы на вытянутом и в меру привлекательном лице (по нему так и подмывало провести пальцами, ощущая рельеф), – Киллиан даже не удивился, когда осознал, что продолжает пялиться на Крэйна, с интересом его изучая. Мужскую красоту он умел ценить не меньше, чем женскую – красота, по мнению Джонса, не имела для него пола.
Вероятно, любопытный взор Киллиана не остался незамеченным, потому как Крэйн, внезапно поднявшись из-за стола, направился к нему. Даже после обильных излияний он держался идеально, военная выправка не покидала того ни на секунду.
– Прощу прощения за беспокойство. Не имел чести быть представлен вам ранее, меня зовут капитан Икабод Крэйн, – представился он. – Возможно, мое предложение покажется вас странным, но не соизволите ли вы, сэр, присоединиться к нашей шумной компании? Сегодня мы с сослуживцами отмечаем день моего рождения, а вы сидите здесь совершенно один, потому я смею предложить вам стать частью этого празднества.
– Я польщен, что вы решили уделить моей скромной фигуре свое внимание, капитан. Я с радостью принимаю ваше приглашение, – довольно ухмыляясь, ответил Крюк. – Капитан Киллиан Джонс, – представился он в ответ и протянул вперед руку.
– Так вы тоже в звании. И в каком же полку вы служите? – заинтересованно спросил Крэйн. – Я знаю едва ли не всех, кто носит офицерский чин, но вас вижу впервые.
– Я всего лишь капитан небольшого торгового судна, ничего особенного, – отмахнувшись, соврал Киллиан.

Дыхание были резким, скачкообразным – возможно, задето легкое. Крэйн славился своей меткостью, будь то мушкет или остро наточенный кинжал. Только при пронырливости и изворотливости Джонса эту пресловутую меткость можно было делить надвое. Хотя Киллиан готов был отдать должное Икабоду – удар пусть и не убил сразу (на то, впрочем, и был расчет), но шкуру его, а заодно и внутренности, подпортил основательно. Эх, Крэйн, всегда в нём была этакая тяга к охоте на загнанного зверя. Даже сейчас Киллиан не мог осудить Икабода за его страсть слегка помучить добычу перед смертью. Из него бы вышел чертовски отменный пират. Да, что уж, Крэйн мог бы составить серьезную конкуренцию самому Крюку – лихому капитану «Джолли Роджера», перед именем которого в тайне благоговели даже заклятые враги.
Если бы только Киллиан был умнее и почуял запах грядущей беды, ощутил кожей раскалившийся от опасного напряжения воздух. Икабод, всегда хваливший его сообразительность и острый ум, на этот раз рискнул и подловил Джонса, как дурака. Что ж, возможно, его тактика оказалась справедлива, иначе Киллиан сегодня бы остался на судне. Или, что было бы разумней, пустился в путь подальше от тех мест, что три года служили ему домом.

– Дом там, где сердце, – загадочно произнес Киллиан, подложив руки под голову.
– Ты звучишь чересчур романтично, Джонс, – подколол его Икабод, вылезая из постели и натягивая кальсоны. На службе его ждали уже минут через двадцать, но Киллиан сводил на нет его предыдущие попытки покинуть пригретое местечко возле себя, обрушивая на губы Крэйна грубые поцелуи и постепенно вновь подминая того под себя. Впрочем, Икабод не сильно и сопротивлялся.
– Ты сам спросил меня, почему я не хочу осесть где-нибудь в определенном местечке. Вот, получай ответ.
– Знаешь, Джонс, я могу сделать неправильный вывод из подобного ответа, – подозрительно прищурившись, сказал Крэйн, присев обратно на постель.
– Правда? Поделишься? – наигранно удивившись, спросил Киллиан.
– Ты с завидным постоянством возвращаешься сюда вот уже два с половиной года подряд. В город, прошу заметить, где живу я, – хитро подметил Икабод, не скрывая гордой ухмылки.
– Ты льстишь себе, Крэйн, – саркастично хмыкнув, бросил Киллиан.
– Нисколько. Просто признай, наконец – себе самому, мне-то и так всё понятно, – что в дело давно вступили чувства, Джонс. Хватит строить из себя грубого безэмоционального пройдоху, – ответил Крэйн, а после уже сам навис над партнером. – И кстати, чтобы ты знал, я рад, что твое просоленное океаном сердце нашло свой приют именно здесь.
Обхватит Киллиана за колючие щеки, Крэйн затянул его в глубокий поцелуй.

Бок снова пронзила острая боль. Рана выглядела так же чудовищно, как Киллиан себя чувствовал. До пристани было практически рукой подать, но заскорузлые лабиринты трущоб удлиняли путь едва ли не вдвое. Уже несколько раз Киллиан ловил себя на мысли прервать эту бессмысленную погоню, лишить Крэйна радости охоты. Сдаться, чего Крюк никогда раньше себе позволить не мог. Надеялся ли он на пощаду? Возможно. По крайней мере, окончательно такой исход исключать было нельзя. Только налившиеся гневом глаза Икабода, и сверкнувший в свете свечей клинок снижали вероятность подобного финала.
Бравый, бывалый капитан всё-таки сел на мель, сооруженную из своих же глупых, по-мальчишески наивных чувств. Последствия его нелепой неосмотрительности хлесткими волнами ударяли Крюка, как в наказание, пытаясь потопить его, заполняя легкие. Нет, не водой. Собственной кровью, которой он харкал последние несколько метров.
Киллиан ощутил прохладу – не ту предсмертную, когда тело холодеет, как не пытайся согреться, а свежую прохладу, что несла вода. Сам того не заметив, он почти добрался до пристани. Вот и улицы стали не такими тесными, да и выглядят гораздо чище. Вероятно, он отключился от реальности, хотя и продолжал брести. Что и говорить, мысли, все как одна, летали вокруг имени Икабода. Киллиан гадал, что больше разбудило в Крэйне зверя – его обман или служебный долг, который был священней, чем привязанность, чем то, что они создали между собой. Сильнее, чем любовь? Смеяться было трудно и невыносимо больно, но Киллиан не мог сдержаться. Любовь. Ну и придумал же он. Только почему то самое просоленное морем, закаленное ветром, заглушенное эгоизмом сердце так дьявольски ноет?

Текст в записке лаконичен. Почерк изящен. Типичный Икабод. Хотя увиливать от службы для него совсем несвойственно. В море Киллиан возвращается не раньше, чем через три дня. Времени у них предостаточно. Но раз капитан Крэйн желает его аудиенции, то, безусловно, тот ее получит.
– Держи, – едва Киллиан переступил порог небольшой, но уютной квартирки Икабода, тот впихнул ему в ладонь бокал. Ром, конечно же.
– У нас какой-то повод? Только не говори, что я забыл о годовщине нашего знакомства или первого поцелуя. Впрочем, это было в один и тот же день, потому не считается. Тогда, может, нашей первой ночи? – дерзко ухмыльнулся Киллиан. – Оу, снова всё та же дата. И ее-то я уж никогда не забуду. Так что причина явно в чём-то другом.
– Предлагаю поднять бокал за тебя, – Крэйн сделал паузу, а потом добавил, – капитан Крюк.
– Не понимаю, о чём ты, – отмахнулся Джонс, беззаботно отхлебывая из бокала.
– Мне следовало сложить все части мозаики раньше, но я не желал видеть очевидного, – продолжил Икабод ледяным голосом. – Ты обманывал меня с самого начала. Водил за нос, как сопливого юнца.
– Я не лгал тебе. Я лишь подправил правду. Скажешь, ты бы вёл себя так же, заяви я тогда на праздновании твоего дня рождения, что я тот самый капитан Крюк, за голову которого во многих городах дают огромный куш? – внезапно сорвался Киллиан, взмахнув в порыве рукой так, что содержимое бокала выплеснулось на ковер.
– Скажу, что я избавил бы страну от опасного преступника еще три года назад, – озлобленно выпалил Крэйн. – Ты покусился на жизнь Его Величества, ранил и едва не убил, напав на королевский фрегат, отплывавший сутки назад. Ты предал корону…
– Я никогда ей и не служил, чёрт подери! – перебил Джонс, отходя к окну, за которым сгущались сумерки.
– Ты предал меня, растоптал мою гордость, – закончил Крэйн, потянувшись к спрятанным под мундиром ножнам.
– Что, трахаться с пиратом, а не с простым моряком, ниже твоего офицерского достоинства? – едко спросил Киллиан, разворачиваясь к нему лицом, чтобы тут же столкнуться с холодной голубизной глаз Крэйна, в руках которого блестел кинжал, подаренный ему самим Его Высочеством за верную службу.
– Ты – преступник, вор, обманщик, предатель и убийца, Джонс, – прошипел в ответ Крэйн. Костяшки его пальцев побелели от того, с какой силой он сжимал рукоять кинжала. – Для таких, как ты, есть только одна дорога.

Умереть, глядя на прозрачную гладь океана, вдыхая прохладный бриз, казалось гораздо более привлекательной перспективой. Думать о том, что ему удастся избежать уготованной для него участи, Киллиан даже не пытался. Если что, спасение будет только слаще.
– Джонс, стой. Нет смысла бежать, ты знаешь это не хуже моего, – раздался за спиной Крюка знакомый глубокий акцент.
– Выследил, ищейка гребаная, – фыркнув, ответил Киллиан, однако в его словах едва ли можно было расслышать разочарование.

Казнь была назначена уже на рассвете следующего дня на закрытой территории.
Король был возмущен подобной просьбой со стороны капитана Крэйна, ведь все без исключения повешения пиратов производились публично, чтобы внушить страх простым морякам и дать зевакам зрелище. Но Крэйн был непреклонен, и виселицу установили во внутреннем дворе тюрьмы.
Как только приговор был приведен в исполнение, солдаты вытащили бездыханное тело Киллиана из петли. Они смотрели на своего командира с недоумением. Кто же щадит пиратов, чьи бренные останки висят потом еще почти неделю, как назидание другим отчаянным бандитам? Но Джонса сняли и под зорким взглядом Крэйна унесли, чтобы потом похоронить. Как полагается.
Никто не спорил с Крэйном, который не выпускал из рук сверкавший в лучах восходящего солнца идеально отполированный серебряный крюк.

4)

Руби "Красная шапочка" Лукас/Питер Хейл - "Съем тебя заживо"

Руби "Красная шапочка" Лукас/Питер Хейл - "Съем тебя заживо"
Для настроения: Limp Bizkit — Eat You Alive

Взглянув на циферблат настенных часов, висевших над входом на вокзал, Руби негромко чертыхнулась — к бабушке она опаздывала уже на полчаса, а следующий поезд в лучшем случае только минут через двадцать.
Последние три года Руби как по расписанию навещает Грэнни каждую субботу, с тех пор как сама переехала из пригорода в каменные джунгли большого города. Эти поездки не были повинностью или проделаны в угоду престарелой женщине. Скорее можно было сказать, что субботние посиделки были усладой и отдыхом для самой Руби, вымотавшейся на работе за всю неделю. Бабушка заменила ей и мать и отца, которые погибли, когда сама Руби едва вылезла из пеленок. Не считая нескольких особо близких людей, Грэнни была для Руби самым важным и родным человеком.
В сумке как всегда лежали необходимые бабушке продукты, кое-какие вещи на зиму, что Руби собственноручно прикупила на днях, хотя и знала наперед, что та будет отнекиваться и упираться, уверяя, что ей ничего не нужно. Но Руби было хорошо известно, как на самом деле Грэнни любила получать подарки.
Телефон в сумке завибрировал, и Руби начала искать его — естественно, тот оказался где-то на самом дне.
— Да чтоб тебя, — пробурчала Руби, когда нащупала, наконец-таки, мобильный, но тот умудрился выскользнуть из вспотевшей ладони, едва она его достала.
— Держите, — чужая мужская рука быстро схватила и подняла телефон с пола.
— Благодарю, — ответила Руби и посмотрела в лицо того, кто ей так любезно помог.
На вид незнакомцу было от тридцати пяти до сорока, но его подтянутая фигура и загар явно делали его моложе. Ростом он превосходил Руби как минимум на полголовы, хотя для девушки она тоже была достаточно высокой. Красивые выразительные глаза излучали тепло, а на губах играла легкая улыбка.
— Может, я смогу чем-то еще вам помочь, мисс? — учтиво спросил он, передавая мобильный Руби.
Когда их руки встретились, она ощутила жар, хотя кожа незнакомца была едва ли теплее ее собственной. Казалось, что кровь внутри него бурлит и излучает тепловые волны.
— Вряд ли, если только вы не владеете собственным скоростным поездом, который домчит меня до места назначения, потому что я и так уже дико опаздываю. Да что за день такой!? — снова вспылила Руби, когда телефон опять затрезвонил теперь уже у нее в руке.
Звонила, к счастью, не Грэнни, поэтому нажав на «отбой», Руби забросила мобильник в карман и снова подняла взгляд на стоящего рядом мужчину. Уходить он явно не собирался.
— Знаете, поезда у меня, к сожалению, нет. Но есть автомобиль, который ожидает меня возле входа на вокзал. Подвозил друга, — пояснил он. — Если хотите, то буду рад доставить вас, куда пожелаете.
Мужчина улыбнулся, обнажая ряд белых зубов. Руби отметила, что у него сильно выражены клыки — вполне распространенный рудимент, но в мозгу сразу всплыла ассоциация с оскалом. Однако в целом его внешний облик не намекал на скрытую агрессию, а излучал непреодолимую мужественность и харизму.
Руби не была пугливой, скорее даже наоборот — рисковой. Грэнни часто ругала ее за непредусмотрительность и склонность к неосторожным поступкам. Вот и сейчас она раздумывала не более пяти секунд, почти не взвешивая все «за» и «против», а просто решив, что поездка в машине привлекательного незнакомца будет гораздо приятнее и быстрее, чем тряска в общественном транспорте.
— Если вы спрашиваете меня лишь из вежливости, втайне надеясь, что мне не хватит смелости согласиться сесть с едва знакомым человеком в автомобиль, то спешу вас разочаровать — я с удовольствием приму ваше предложение, потому что, как уже сказала, жутко опаздываю. А перспектива ожидания следующего поезда меня совершенно не радует, — закончила Руби, с вызовом глядя на мужчину.
— Наоборот, я боялся, что вы откажитесь, — ответил он, умудряясь улыбаться одними лишь глазами, а уголки его губ лишь слегка дернулись вверх.
— Тогда вперед, — довольно произнесла Руби, подтянув ремень сумки поудобнее.

Незнакомца, как выяснилось, звали Питер Хейл. По дороге он с удовольствием рассказывал о себе, а Руби с не меньшим интересом его слушала. Питер родился в небольшом городке со странным названием Бикон-Хиллс (Руби о нем даже не слышала), а закончив колледж переехал в большой город. Сейчас он работает в фирме, которая занимается программным обеспечением, но в душе чувствует себя кулинаром, поэтому постоянно готовит для друзей и мечтает открыть свой собственный ресторан. У него есть собака, и он до сих пор не женат. Последний факт особенно порадовал Руби, потому как исходившее от Питера обаяние уже плотно закутало ее в свой кокон.

Именно мысль о том, что она находится в коконе, первой пришла в затуманенную голову Руби, когда она очнулась. Во рту было так сухо, что, казалось, горло сейчас начнет трескаться и пылью осыпется на пол. Ее мутило, желудок напоминал о себе голодным урчанием и одновременно угрозой того, что он сразу же отвергнет любую пищу, попробуй она съесть хоть что-то.
Руби попыталась проморгаться и оглянуться вокруг. Было темно и глаза пока привыкали. Кокона на ней всё же не было. Но зато ее тело обильно стягивали толстые белые веревки, а запястья жгло, вероятно, от трения в результате тщетных попыток выбраться, которых, впрочем, она не помнит.
— Эй! — крикнула она в пустоту. — Кто-нибудь слышит меня?
— Я слышу, — негромко раздалось за ее спиной, а затем Руби различила тихие шаги. — Думал уже, не придется ли тебя холодной водой облить или слегка приложить электрошокером, — хмыкнул Питер. — Но ты и сама прекрасно справилась с пробуждением.
Его ладони мягко опустились на плечи Руби и несколько раз сжали, массируя затекшие мышцы.
—Где я? — задала она резонный вопрос. Неизвестность пугала больше, чем сама ситуация.
— Как же? Ты не узнаешь подвал в доме собственной бабушки? — преувеличенно удивился Хейл.
И правда, вон стоит старый кухонный комод, который они с Грэнни вдвоем перетащили сюда в прошлом месяца. Дальше в углу ее старый детский велосипед, который бабушка уже который год собирается отдать кому-нибудь из местной детворы. Рядом с лестницей, напротив которой Руби и сидела привязанная к стулу, в ящике лежали рождественские игрушки и украшения.
— Что ты с ней сделал? — вот теперь Руби действительно испугалась. Не за себя. За Грэнни. Та была сильной женщиной, но в одиночку справиться с таким крепким мужчиной как Питер Хейл, она бы вряд ли смогла.
— Пока, в общем-то, ничего. Ее дальнейшее благосостояние будет напрямую зависеть от тебя, дорогая Руби, — елейным голосом ответил он.
— Кто ты? И что тебе нужно от нас с Грэнни? — злобно сквозь зубы процедила пленница.
— Господи, всегда одни и те же вопросы. Кто ты? Что ты хочешь? Ты собираешься убить меня? Бла-бла-бла, — проворчал Питер, обходя Руби и сев на нижнюю ступень лестницы. Теперь их лица находились почти на одном уровне. — Всему свое время, сладкая.
— Ты просто больной ублюдок! — крикнула Руби, плюнув в сторону Питера.
— Ой, брось. Думаешь, ты первая, кто говорит это мне? Я уже привык, — дерзко ухмыльнулся Хейл.
— Что тебе надо? — по словам, медленно и четко, еще раз спросила Руби. Она пыталась освободить руки от веревки, но лишь сделала себе еще больнее, не растянув узел и на миллиметр.
Ничего не ответив, Питер снова поднялся и встал на прежнее место позади Руби.
— Ты вкусно пахнешь. Чем-то терпким, сладким. И красным, как кровь. Я закрываю глаза и чувствую этот дразнящий аромат, который провёл меня по твоему следу, — Руби услышала, как он с шумом втянул носом воздух где-то в районе ее затылка, буквально уткнувшись в него лицом.
Девушка попыталась отстраниться, но тут же зашипела от боли, когда Питер схватил ее за волосы и дернул на себя.
— Не дергайся, милая. Дядюшка Питер не любит играть по чужим правилам.
Хватка ослабла, но не полностью. Руби по-прежнему ощущала как его ногти царапают кожу на затылке.
— Ладно, я объясню тебе, почему ты здесь, и зачем я всё это затеял, если ты пообещаешь мне вести себя, как хорошая девочка, — внезапно предложил Питер, наигравшись с волосами. — Договорились, Руби? — он снова наклонился и прошептал слова прямо в ухо девушки, обдав его горячим дыханием.
Пленница смиренно кивнула головой, но Хейлу подобный молчаливый жест, видимо, не пришелся по душе.
Еще один болезненный рывок. Руби была почти уверена, что изрядное количество волосков попрощались с ее головой.
— Да, Питер. Обещаю, — с отвращением повторила она свой ответ вслух.
Как ни странно, но за свою жизнь Руби по-прежнему не боялась. Почему-то она ясно осознавала, что Питер уже убил бы ее, если бы то было его конечной целью. Возможно, он даже не причинит ей серьезного видимого вреда. Физического уж точно, если не считать ободранных запястий и выдранных волос. Но синяки заживут, а вот воспоминание о встрече с Питером навсегда застрянет в ее памяти. Но, главное, чтобы с Грэнни всё было хорошо. Только ради нее Руби сейчас и не сдавалась.
— Первый раз я учуял тебя, когда мы случайно столкнулись в кафе возле твоей работы. Ты не помнишь, конечно, — быстро добавил Питер. — Но с того дня я был словно под каким-то гипнозом. Ты снилась мне. Я отчетливо чувствовал твой аромат, мог разложить его на отдельные запахи. — Он снова начал массировать плечи девушки. Она больше не сопротивлялась. Ему даже показалось, что Руби расслабилась под уверенными манипуляциями его пальцев. — Тогда у меня появилась единственная цель — приблизиться к тебе как можно ближе. Ты стала моим наваждением. Я стал следить за тобой, просто чтобы видеть каждый день. Правда, со временем я стал желать большего. Впрочем, я взрослый, активный мужчина с более-менее стандартным набором природных потребностей. Ты же понимаешь.
Он засмеялся, а его смех, отражаясь от голых бетонных стен подвала, звучал только громче.
— Ты болен, Питер, — в голосе Руби послышалась жалость. Да, Хейл опасен, но у него явно нарушена психика. Возможно, ему еще можно было помочь.
— Ну, несведущие люди могут назвать это болезнью. Но это не болезнь, Руби. Это дар. И я хочу разделить его с тобой, потому что сейчас твоя прекрасная и соблазнительная оболочка пуста. В тебе есть искра. Даже не так, нет. В тебе просто пылает огонь, но ему нужен выход! И я дам тебе возможность использовать его.
Слова Питера звучали дико, странно и пугающе. И хваленое бесстрашие Руби всё-таки начало давать сбои, а липкий холодок стал постепенно заползать ей под кожу, распространяясь по всему телу.
— Если тебе нужна я, то отпусти бабушку. Дай ей уйти, а я останусь, — стараясь звучать спокойнее, попросила Руби.
— Нет, девочка, это работает не так. Мы выйдем отсюда вместе, когда я закончу. А потом ты увидишь свою бабулю в целости и сохранности, насколько это возможно в ее возрасте, — съязвил Питер.
Руби шумно сглотнула образовавшийся в горле ком. Хотя в тот момент ей казалось, что этим комом было ее сердце, которое пыталось вырваться из груди.
— Тогда чего же ты медлишь? Действуй. Давай! Я жду! НУ! — заорала на него Руби. Это было отчаяние, которое фонтаном выплеснулось из нее, криком раздирая горло изнутри.
Хейл тут же отвесил ей звонкую пощечину.
Грубо с его стороны, но девушка почувствовала, что разум стал яснее.
А еще в ней пробудилась злость.
Нет. Ярость.
— Ооо, — протянул Питер, — кажется, волчица просыпается.
Руби поразило с какой гордостью Хейл произнес последнюю фразу. А затем, посмотрев на часы, сказал:
— Луна вошла в полную силу. Впрочем, я и так чувствую ее притяжение всем телом. Скоро ты поймешь, о чем я. Пропустишь через себя. Высвободишься. Ты готова?
«К чему?» — хотела она спросить Хейла. Что у него на уме? При чём здесь луна? И какое, мать его, отношение ко всему творящемуся безумию имеет она, Руби Лукас?
Может, Питер последователь какого-то древнего языческого культа и собирается принести ее в жертву? Но ведь он только что говорил — «мы выйдем отсюда вместе». Хотя, кто сказал, что она сделает это самостоятельно, а не вися мертвым грузом на его руках.
— Ты готова? — нетерпеливо переспросил Питер, нависнув над Руби.
Он глубоко и часто дышал, а его лицо, казалось, стало чуть более жестоким, угловатым.
Звериным.
Но что было гораздо невероятнее — глаза Питера засияли голубым светом. Не просто стали чуть ярче в свете луны, который едва просачивался сквозь вентиляционное отверстие под самым потолком, а горели флуоресцентными огнями и выделялись в темноте, как фары автомобиля на ночной дороге.
Руби завороженно смотрела, одновременно борясь с желанием отвернуться.
— Да, ты готова, — сам себе ответил на предыдущий вопрос Питер.

Боль от укуса притупилась примерно через минуту после того, как Питер вонзил в ее плечо свои острые волчьи клыки. Всё время до этого Руби казалось будто она горит изнутри, объятая открытым пламенем. Ее кости плавились, ломались, менялись. Веревки под давлением лопнули, лоскутами разлетаясь в разные стороны. Тело дергалось в судорогах. Глаза заливали соленые слезы. Ее крик, наверное, был слышен за километры, отчего горло нещадно саднило и даже (судя по привкусу металла во рту) кровоточило. Когда именно крик перешел в протяжный вой, Руби даже не заметила.
А потом пытка резко прекратилась. На смену боли пришло лишь ноющее чувство в ране, а потом и его не осталось. Как и следа от укуса.

* * *
— Миссис Лукас, вы уверены? — всё еще не веря своим ушам, переспросил шериф.
— Да! Говорю же вам — я пришла домой и заметила, что дверь в подвал не закрыта до конца, хотя я никогда не оставляю ее незапертой. Я поставила сумки с продуктами на кухне и вернулась. Но подозрительный шум снизу заставил меня притормозить. И слава богу, шериф! — воскликнула пожилая женщина. — Вы представляете себе, что я в тот момент пережила, когда мне навстречу выскочили два огромных волка?
Миссис Лукас нахмурилась, понимая, что шериф по-прежнему не верит в ее рассказ.
— У того, который побольше, глаза были ярко-голубые, а у второго — красные, прям как два сверкающих рубина.
— И они просто выбежали из подвала, проскочили мимо вас и исчезли? — вопросительно приподняв бровь, уточнил шериф.
— Да, именно, — вздохнула женщина, сама осознавая, как со стороны звучит ее история. — Понимаю, я бы и сама, наверное, не поверила в такое, чтобы волки попали в дом, а затем просто ушли, не тронув человека. Но это правда, шериф.
— В доме никого, кроме вас, не было?
— Моя внучка Руби обычно приезжает на выходные. Но сегодня, буквально за полчаса до намеченного прибытия, я получила от нее сообщение о том, что ей срочно пришлось сорваться в командировку. Так что я была одна, шериф.
— Хорошо, миссис Лукас, — шериф закрыл блокнот, куда записывал показания, и начал отходить к двери, ведущий на улицу из дома, — я обязательно свяжусь со службой по контролю за дикими животными. Может быть, они и вправду подтвердят информацию о шастающих по пригороду волках. Но, честно, ваш вызов изрядно меня удивил. Отродясь не видел волков в наших краях.

* * *

5. незаконченная война (гермиона грэйнджер/эрик "бесстрашный")

5. незаконченная война (гермиона грэйнджер/эрик "бесстрашный")

Одна секунда — и она лежала на холодном, пыльном полу.

Снова.

Удар с резким выдохом выбил воздух из легких. Казалось, внутри что-то хрустнуло, но больно не было. По крайней мере, больнее, чем обычно. Боль, словно фон, который сопровождал Гермиону Грэйнджер почти десять месяцев с момента ее появления на военном полигоне.

Полигон — так они его называли — на самом деле ни что иное, как лагерь для интернированных. Раньше Гермиона читала о подобных местах лишь в учебниках по маггловской истории и вряд ли могла представить, что однажды ощутит сполна тяготы военнопленных.

— Живо поднимайся, Грэйнджер! — рявкнул над ухом Эрик, да так, что его слюна каплями осела у Гермионы на щеке, а слух остро резануло. — Оторви свою тощую жопу от пола и продолжай!

Чтобы еще больше унизить, Эрик с явным удовольствием ткнул Грэйнджер мыском обляпанного сырой землей ботинка в бедро. А мог бы пнуть и под рёбра — уже проходили.

«Мерзкий ублюдок», — в который раз мысленно выругалась Гермиона.

И вслух могла бы, даже страстно этого желала. Выплюнуть слова Эрику прямо в самодовольную рожу, до крови впиться ногтями, пусть и обрубленными под корень. Не боялась, давно перестала. Зато презирала до глубины души. Только слова отскочат от него, как бумажный шарик. А вернутся рикошетом, от которого ломаются рёбра, иссиня-чёрным расцветают кровоподтеки по телу, а распухшие губы саднят еще неделю.

Но она вытерпела, хоть и стиснув до скрежета зубы. Гермиона умела ждать. Научилась. Натренировали.

«Выдрессировали», — пронеслось у нее в голове.

Она знала, что еще поставит Эрика на колени, заставит умолять о пощаде, наблюдая, как тот в ужасе глотает слёзы. Потому что увидит в одном лишь взгляде — не будет никакого помилования. Способность прощать он выбил из нее еще в первые недели пребывания на полигоне.

Отбросы. Мусор. Гнилье. Пустое место.

Как только не называли Гермиону и остальных заключенных. Но «грязнокровка» по-прежнему оставалась излюбленным словечком для тех, кто мнил себя высшей расой. Или таких, как Эрик, — продажных тварей, предателей и стервятников.

Сам — маг лишь наполовину — Эрик примкнул к лагерю Пожирателей едва стены Хогвартса пали. Подобных ему было достаточно. Поджав хвосты, полукровки подобострастно приползали к ногам Тёмного Лорда в надежде прожить подольше. Большинство получило-таки желанную индульгенцию и выполняло любую грязную работу. Но особо отличившихся приспешников Лорд отправлял в выстроенные на скорую руку лагеря надзирать за пленёнными грязнокровками.

Официально всех магглорожденных именовали дивергентами — людьми с отклонениями, словно они были калеками или прокаженными. Гермиона не понимала, кого пытались обмануть красивым названием. Власть теперь целиком принадлежала Тёмному Лорду, а единственным законом был закон чистоты крови.

Дивергенты служили расходным материалом. Каждый из лагерей окрестили военным полигоном, где Пожиратели вели допросы, пытали и просто развлекались, тренируя когда-то запрещенные заклинания на живых людях.

В какой-то мере Гермиона считала, что ей выпала не самая плохая участь. Полигон «Бесстрашных» предназначался для отработки новобранцами боевых заклинаний — своего рода рукопашная на палочках. Худшее, что ей грозило, — сломанная кость или сотрясение. Она была сильной противницей, и даже Пожиратели втайне уважали ее за стойкость и твердость характера.

Только не Эрик.

Иногда он просто играл с ней, издевался, ожидая ответной реакции — слёз, истерики, просьбы остановиться. В такие дни Гермиона отделывалась царапинами, ушибами и странным чувством самоудовлетворения, что не доставила Эрику радости увидеть ее слабость. Но нередко Эрик срывался и давал волю накопившейся злобе, желая проучить несгибаемую грязнокровку.

Жестокие атаки, колкие слова, подлые удары исподтишка.

Грэйнджер устала, ее тело измотано. Старая потрескавшаяся палочка едва держалась в содранных пальцах, ссадины жгло от попавших в них грязи и пота. Ужасно хотелось пить, хотя бы намочить губы. Тяжело вставать и еще тяжелее снова падать под градом заклинаний.

Хотелось сдаться…

Лишь мысли о мести не давали окончательно опустить руки, рухнуть на колени и попросить Эрика о быстрой смерти.

Эта война еще не проиграна для Гермионы Грэйнджер.